Товарищ Феномен

 

Ее жизни хватило бы не на одну историю. Известнейшая актриса и сотрудник Внешторга, светская львица и пламенная революционерка, авантюристка и преданная подруга великого писателя, героиня лирических стихотворений и жизненных драм – как все это совмещалось в одной женщине, пусть даже такой талантливой, как Мария Федоровна Андреева, не понятно ни современникам, ни историкам. Но хотя Мария Федоровна и блистала везде, куда заносила ее судьба, главным ее талантом называли красоту, перед которой не мог устоять никто…

Исследователи видят ее образ в героинях Алексея Толстого – по-детски правильной Мальвине и трагической Даше Телегиной из «Хождений по мукам» с ее проклятой красотой, - ее черты угадывают в героинях Максима Горького и булгаковской Маргарите. Ее рисовали Иван Крамской и Илья Репин, поэт Саша Черный посвятил ей «Почтительную акварель», а Лев Толстой говорил, что Мария Федоровна «не только актриса чудесная, но и человек превосходный».

Родилась Машенька 4 июля 1868 года в Санкт-Петербурге в прославленной театральной семье: ее отец Федор Александрович Федоров-Юрковский, потомственный дворянин, оставивший в свое время карьеру морского офицера ради службы Мельпомене, был известным актером, а затем и главным режиссером Александринского театра. Его супруга Мария Павловна Лелева-Юрковская, происходившая из остзейского баронского рода Лилиенфельдов, тоже играла в Александринке, туда же со временем поступила и младшая сестра Машеньки – Надежда Юрковская (Кякшт).

В доме жили театром, думали только о театре, бывавшие в гостях люди тоже говорили лишь о нем. Так что судьба Маши тоже была предопределена. Тем более что росла она на удивление хорошенькой – огромные глаза, темно-золотистые кудри, тонкие черты лица и грациозность порхающей бабочки покоряли любого. Чтобы девочка не выросла тщеславной кокеткой, строгий отец пытался держать дочь в строгости: велел стричь ей волосы, наряжал в самые простые платья, даже перламутровые пуговицы приказывал заменить на костяные, - но обожавшие Машеньку родные сводили на нет все его педагогические эксперименты.

Уже в детстве Машенька не сомневалась – ее ждет слава величайшей российской актрисы, и ради исполнения своего предназначения она была готова на все. Закончив гимназию, она поступила в драматическую школу, а в 1886 году дебютировала на сцене в Казани в составе антрепризы Медведева.

Сразу же на Машеньку обрушился успех, во многом заслуженный: ее врожденный артистизм, яркий темперамент, прекрасный бархатный голос, аристократическая чувственность и изысканная грация великолепно смотрелись на сцене, а тех, кто не замечал таланта, пленяли ее яркая красота и непреодолимое обаяние. Поклонники толпами ходили за юной примадонной в тщетной надежде на благосклонность, но Машенька не собиралась размениваться по мелочам: из всех кандидатов на ее сердце она терпеливо выбрала самого достойного и вышла за него замуж. Ей было двадцать лет.

Действительный тайный советник Андрей Алексеевич Желябужский был старше своей супруги на восемнадцать лет. Кроме покладистого характера, состояния и блестящих карьерных перспектив (в недалеком будущем Андрей Алексеевич дослужится до должности главного контролера Курской и Нижегородской железных дорог и чина статского генерала), у него было еще одно преимущество – он разделял страсть своей жены к театру, состоял в Обществе искусства и литературы и был членом правления Российского театрального общества. Однако театр на некоторое время пришлось оставить: рождение в 1888 году сына Юрия, а через два года дочери Екатерины, домашние заботы и хлопоты не оставляли Машеньке времени для профессиональной сцены – лишь изредка она выступала в любительских постановках.

На ее счастье, Желябужский вскоре получил назначение в Тифлис. Там Маша с мужем тут же вступили в местное Артистическое общество, в спектаклях которого выступали под общим псевдонимом Андреевы – Мария Федоровна оставила этот псевдоним за собой на всю оставшуюся жизнь. 
Именно в Тифлисе взошла театральная звезда Марии Андреевой.

Она блестяще играла не только в драматических, но и оперных спектаклях (для чего Андреева брала уроки вокала у прославленной тогда певицы Варвары Зарудной), с успехом выступая в самых разных амплуа. Красивая талантливая актриса моментально покорила город – каждый вечер театр трещал от темпераментных поклонников, готовых бросить к ее стройным ногам весь мир. Рассказывают, что на одном из банкетов влюбленный грузин произнес в честь Марии Федоровны витиеватый тост, а затем сказал: «После тоста в честь столь прекрасной женщины никто не посмеет больше пить из этого бокала!»… И съел бокал.

Много лет спустя Мария Федоровна вспоминала этот случай в гостях у Луначарских: «Теперь никто не будет за меня грызть бокалы, да и грузин таких больше нет…»

Присутствующий за столом режиссер Константин Марджанов (Котэ Марджанишвили) обиженно заявил: «Ошибаетесь! Грызть бокалы – у нас самая обычная вещь. Я вам докажу! Сейчас выпью за ваше здоровье и закушу бокалом». Наталья Александровна Сац, жена Луначарского, пыталась его остановить. Марджанов смутился: «Извините, Наталья Александровна, я понимаю – вам жалко такого бокала; нельзя разрознить винный сервиз», - и поставил бокал. Мария Федоровна долго еще смеялась…

Желябужский был терпеливым человеком, но тот ажиотаж, который вызывала его супруга, и то удовольствие, с которым она наслаждалась поклонением – и страстными восторгами – зрителей, вызывали его тревогу. С немалым трудом он добился перевода в Москву, надеясь, что рамки московского высшего общества смогут сдержать взбалмошную и тщеславную натуру его жены.

Супруги сняли девятикомнатную квартиру в центре Москвы, наняли прислугу – и стали делать каждый свою карьеру. Пока Андрей Алексеевич продвигался по служебной лестнице, его супруга готовилась покорить театральный Олимп: училась в Московской консерватории, брала уроки у знаменитой актрисы Надежды Михайловны Медведевой – ученицы Щепкина и учительницы самой Марии Ермоловой.

Она вступила в Общество искусства и литературы, где ее партнером и учителем был сам Константин Сергеевич Станиславский. Дебют Андреевой на московской сцене состоялся 15 декабря 1894 года в пьесе «Светит, да не греет» А.Островского и Н.Соловьева. За три года она с успехом сыграла одиннадцать крупных ролей, завоевав себе славу самой красивой актрисы русской сцены.

Спектакли с ее участием собирали аншлаги; критика и зрители обожали Андрееву. Театральный критик Сергей Глаголь писал: «г-жа Андреева – чудесная златокудрая фея, то злая, как пойманный в клетку зверек, то поэтичная и воздушная, как сказочная греза…» Когда в 1898 году Станиславский и Немирович-Данченко объявили о создании Художественного Общедоступного театра, Мария Андреева по праву стала примой новорожденной труппы.

У Марии Федоровны было все: заботливый муж, чьи служащие в любой момент были готовы выполнить любое поручение супруги своего начальника. Светский успех – мадам Желябужскую принимали в самых блестящих гостиных, и сама великая княгиня Елизавета Федоровна, жена московского градоначальника и сестра императрицы, запросто принимала Марию Федоровну в своем будуаре и даже рисовала ее портрет. Признание критики и поклонение лучших людей страны – у ее ног был сам Савва Тимофеевич Морозов, один из богатейших людей России, фабрикант и меценат.

Савва Морозов

Савва Тимофеевич происходил из старообрядческой купеческой семьи. Начало семейному бизнесу положил дед Саввы, выкупившийся из неволи и основавший в Подмосковье производство лент и кружев.

Его многочисленные внуки владели несколькими ткацкими мануфактурами, приносящими миллионы рублей прибыли, а Савва принадлежал к самой богатой ветви и управлял самой успешной мануфактурой – Никольской. Он учился химии в Кембридже и с успехом внедрял на своих предприятиях самые последние технологические новинки, неуклонно повышая и без того немалые доходы. Впрочем, одним бизнесом Савва не ограничивался – у него было страстная душа и верное сердце. В свое время Савва вызвал в Москве немалый скандал, влюбившись в жену своего двоюродного племянника Саввы Викуловича Зинаиду Григорьевну.

Для старообрядцев развод недопустим, а для семьи Саввы Тимофеевича, где всем заправляла его мать Мария Федоровна, «адамант старой веры», до конц своих дней не признававшая не то что электричества – даже газовых рожков! - просто немыслим. Неизвестно, как именно Савва смог убедить мать, но он смог настоять на своем и обвенчаться с Зинаидой. Первые несколько лет супруги жили в любви и нажили четверых детей, но со временем некогда пылающие страсти остыли, Зинаида Григорьевна посвящала все время обустройству построенного для нее неоготического особняка на Спиридоновке и светским успехам, а Савва – фабрикам и театру.

Савва с детьми
В 1898 году Савва случайно попал на первый спектакль Художественного театра «Царь Федор Иоаннович» по пьесе Алексея Толстого и испытал такое потрясение, что стал одним из самых горячих поклонников нового театра. Савва не только жертвовал театру тысячи рублей – он сформулировал основные принципы деятельности театра: сохранять статус общедоступного, не повышать цены на билеты и играть пьесы, имеющие общественный интерес.

Появление нового здания театра в Камергерском переулке было целиком его заслугой – Савва не только выделил на это дело 300 тысяч рублей, но и лично следил за строительством. Злые языки поговаривали, что такое рвение Морозов выказывает не только и не столько из любви к театру, но скорее из-за страсти к одной актрисе этого театра – Марии Андреевой.

Савва был человеком страстным и увлекающимся. Влюбившись в Андрееву, он бросил к ее ногам все, что имел, выполняя любой ее каприз: он, на правах члена правления МХТ, выбивал для Машеньки лучшие роли, ради нее оплачивал огромные долги театра (общепризнано, что первые сезоны МХТ существовал только благодаря деньгам Морозова) и вообще давал ей огромные суммы, даже не спрашивая – на что.

Мария Андреева в роли Гедды Габлер в одноименной пьесе Ибсена, 1899 г.

Московские обыватели, с удовольствием обсасывавшие страстную привязанность миллионера к актрисе, были бы весьма удивлены и даже шокированы, если бы узнали, что деньги, которые Савва давал Машеньке, та тратила вовсе не на бриллианты и наряды от лучших портних (все это ей оплачивал муж), а на нужды социал-демократической партии. С эсдеками она познакомилась через репетитора сына, студента политеха Дмитрия Лукьянова, с которым у Андреевой был короткий роман. Через пару лет Лукьянов скончался от чахотки, но Андреева уже тесно была связана с большевиками. Что привлекло эту избалованную, тщеславную, взбалмошную женщину в стан революционеров?

Скорее всего, ее авантюристской натуре нравился риск, с которым были связаны партийные дела, то исключительное положение, которое она занимала между двух враждующих лагерей, царя и там, и там, то преклонение и благоговение, которое она вызывала у рядовых эсдеков своей красотой и образованностью, смелостью и умом… Мария Федоровна участвовала в доставке нелегальной литературы, прятала и «легализовывала» партийцев-подпольщиков, добывала для партии деньги. Некоторые исследователи считают, что ее роман с Саввой Морозовым был изначально запланирован Лениным и Красиным – с целью привлечь к революционной деятельности если не самого Савву, то хотя бы его деньги.

Если это так, Андреева выполнила задание партии на двести процентов: Морозов за несколько лет передал большевикам около полумиллиона рублей, финансировал газеты «Искра», «Новая жизнь» и «Борьба», сам тайно провозил типографские шрифты и нелегальную литературу, прятал у себя на фабрике и в имении видных большевиков – Николая Баумана, Леонида Красина, который, по некоторым данным, также был любовником Марии Федоровны… Недаром сам Ленин дал Андреевой партийную кличку «Феномен»: Андреева, как никто, умела добиваться самых невероятных целей.

В роли Кэте в спектакле "Одинокие" Гауптмана

Но если «по партийной линии» Андреева продвигалась все дальше и дальше, в театре ее дела постепенно шли вниз: ее теснила Ольга Леонардовна Книппер, ученица Немировича, которая хоть и не обладала красотой и обаянием Андреевой, зато была гораздо талантливее как актриса и к тому же не тратила время на революционные игрища. К тому же в 1901 году Книппер стала женой Антона Павловича Чехова и уже бесспорно стала получать главные роли в его пьесах, на которых в основном и держался репертуар МХТ.

О.Л. Книппер в роли Раневской, Чехов, "Вишневый сад"

Этого тщеславная натура Андреевой уже выдержать не смогла. По слухам, она сама имела виды на Чехова, но он предпочел ей Книппер, чем оскорбил Марию Федоровну до глубины души. К тому же ей стало известны слова Станиславского: «Андреева – актриса полезная, Книппер – до зарезу необходимая».

Мария Федоровна, которая была непоколебимо уверена, что рождена на свет, чтобы быть первой во всем и всегда, была смертельно оскорблена той легкостью, с которой директора МХА отодвигали ее на второй план. Уязвленная Андреева пыталась урегулировать ситуацию, как умела: она стала натравливать Морозова на Немировича-Данченко, давила на Станиславского, добилась того, что Немирович и Станиславский рассорились, а Савва Тимофеевич почти не разговаривал с обоими директорами, но место первой актрисы уже окончательно принадлежало Книппер.

Семейная жизнь тоже шла под откос: Желябужский давно уже жил с другой женщиной, и видимость счастливого семейного очага супруги поддерживали с немалым трудом. И тут в жизни Андреевой начинается самый яркий роман, где, как по заказу, соединились две самых дорогих для нее стихии – революция и театр.

В 1900 году, в Севастополе, после спектакля «Гедда Габлер» в гримерку к Марии Федоровне зашел Чехов – и привел с собой Максима Горького, начинающего входить в моду драматурга-«пролетария». Сама она вспоминала впоследствии: «Сердце забилось, батюшки! И Чехов, и Горький! Встала навстречу, вошел Чехов, которого знала давно, как всегда элегантный, а за ним высокая фигура, тонкая, в летней рубашке, русской, вышитой, волосы длинные, прямые, усы большие и рыжие.

…Трясет мне руку, а я смотрю на него с глубоким волнением, ужасно обрадованная, что ему понравилось, и странно мне, что он чертыхается, странен его костюм, высокие сапоги, разлетайка, длинные прямые волосы, рыжеватые усы, нет, не таким я себе его представляла… И вдруг из-за длинных ресниц глянули голубые глаза, губы сложились в добрую детскую улыбку, показалось мне его лицо красивее красивого, и радостно екнуло сердце. Нет! Он именно такой, как надо, чтобы он был».

 

Чехов и Горький в Ялте, 1900 г.

Довольно быстро Андреева и Горький подружились: «Наша дружба с ним все больше крепла, нас связывала общность во взглядах, убеждениях, интересах. Мало-помалу я входила во все его начинания, знала многих, стоявших к нему более или менее близко. Он присылал ко мне людей из Нижнего с просьбами устроить их, сделать то или другое... Я страшно гордилась его дружбой, восхищалась им бесконечно...», - вспоминала она. С подачи Марии Федоровны – и при поддержке Морозова, разумеется, - пьесы Горького заняли видное место в репертуаре МХТ, и Андреева с успехом в них играла: ее исполнение роли Наташи в «На дне» производило неизгладимое впечатление.

Писательница и переводчик Татьяна Львовна Щепкина-Куперник писала, что все герои спектакля «целиком вырваны из жизни и перенесены с Хитровки на сцену. А посреди них, как цветок на пожарище, Наташа – Андреева, кутающаяся в свой длинный платок». На новогодней вечеринке МХТ в декабре 1903 года было объявлено о том, что отныне Мария Федоровна и Горький – муж и жена: и про Желябужского, и про жену Горького Екатерину Пешкову (с которой Горький обвенчался в 1896 году, родил двоих детей и так никогда и не развелся) словно забыли. Александр Тихонов так описывал этот эпизод: «Обнаженная до плеча женская рука в белой бальной перчатке тронула меня за рукав.

— Тихоныч, милый, спрячьте это пока у себя... Мне некуда положить. 
Андреева, очень красивая, в открытом белом платье, протянула Тихонову подаренную ей Горьким рукопись поэмы «Человек». В конце была сделана дарственная приписка — о том, что у автора поэмы крепкое сердце, из которого Мария Федоровна может сделать каблучки для своих туфель. 
Стоявший рядом Морозов взял рукопись, прочел последнюю страницу и поднял глаза на счастливое лицо актрисы: 
— Так... так... новогодний подарок! Влюбились? Он выхватил из кармана фрачных брюк тонкий золотой портсигар и стал закуривать папиросу, но не с того конца».

Это действительно была любовь. Хотя знакомые удивлялись, как двое столь разных людей могли быть вместе: Андреева, тонкая образованная дворянка, несмотря на всю страстность и противоречивость своей натуры, всегда выглядела хладнокровной и сдержанной светской дамой, одетой по последней парижской моде, а Горький, тщательно создававший себе образ «босяка-самоучки», был подчеркнуто-грубоват, слезлив, а его манере одеваться дивились не меньше, чем его таланту писателя. Юрий Анненков вспоминал: «Горький, пролетарий, не одевался ни по-рабочему, ни по-мужицки, а носил декоративный костюм собственного изобретения.

...Всегда одетый в черное, он носил косоворотку тонкого сукна, подпоясанную узким кожаным ремешком, суконные шаровары, высокие сапоги и романтическую широкополую шляпу, прикрывавшую волосы, спадавшие на уши».

Горький с женой Екатериной и сыном Максимом

Но их увлечение революционными идеями, романтически-страстный взгляд на жизнь и преклонение перед талантом друг друга спаяли их крепче любых уз. Андреева стала для Горького не только женой, но и секретарем, переводчиком, нянькой, экономкой и литературным агентом. Прекрасно знавшая европейские языки – французский, немецкий, итальянский, - она переводила его произведения и вела переписку.

«Люблю тебя, моя благородная Маруся, прекрасный друг-женщина», - слышала она в ответ от Горького. Ради него Андреева пожертвовала своей репутацией: теперь вся Россия судачила о ее непристойном поведении. Скандал, который вызвала в обществе связь Андреевой и Горького, был неописуем: Горького звали двоеженцем, а Андрееву клеймили всеми непечатными словами – ее, как женщину, считали основной виновницей адюльтера, виновной и в том, что она развалила свой брак и бросила двоих детей на попечение сестры, и в том, что сам Горький бросил свою семью.

Мария Федоровна лишь смеялась: «Вот оно, возмездие за дурное поведение! О-о-о! И как мне было весело и смешно. Весело, что я ушла от всех этих скучных и никому не нужных людей и условностей. И если бы даже я была совершенно одна в будущем, если я перестану быть актрисой, - я буду жить так, чтобы быть совершенно свободной! Только теперь я чувствую, как я всю жизнь крепко была связана и как мне было тесно…»

Удивительно, но Морозов не смог забыть отбросившую его чувства Андрееву, он не прекратил ни любить ее, ни помогать ей. Он даже продолжал давление на директоров МХТ, продвигая теперь не только Андрееву, но и Горького. Станиславский вынужден был написать Андреевой: «Отношения Саввы Тимофеевича к Вам – исключительные. Это те отношения, ради которых ломают себе жизнь, приносят себя в жертву, и Вы знаете это и относитесь к ним бережно, почтительно. Но знаете ли, до какого святотатства Вы доходите?

Вы хвастаетесь публично перед посторонними тем, что мучительно ревнующая Вас Зинаида Григорьевна ищет Вашего влияния над мужем. Вы ради актерского тщеславия рассказываете направо и налево о том, что Савва Тимофеевич, по Вашему настоянию, вносит целый капитал... ради спасения кого-то. Если бы Вы увидели себя со стороны в эту минуту, Вы бы согласились со мной...» Оскорбленная Мария Федоровна решает порвать с МХТ. В прощальном письме Станиславскому она написала: «Мне больно оставаться там, где я там свято и горячо верила, что служу идее…

Я не хочу быть брамином и показывать, что служу моему богу в храме, когда сознаю, что служу идолу, и капище только лучше и красивее с виду. Внутри него – пусто». На что Станиславский лишь ответил: «Дорогая Мария Федоровна! Я узнал с большой грустью о Вашем решении: уйти из своего театра. С не меньшей грустью я сознаю, что мои убеждения и советы теперь - неуместны и бессильны. Мне ничего не остается более, как сожалеть и молчать...»

Вместе с Андреевой из МХТ ушел и Савва Морозов.

Андреева намеревалась создать новый театр совместно с Горьким, труппой Комиссаржевской и антрепризой Незлобина (при финансовой помощи Морозова, разумеется), но по многим причинам этот план осуществить так и не удалось.

Андреева играла в провинциальных антрепризах, но ее мятущуюся душу все больше привлекала сцена не театральная, на которой, как она все яснее и яснее понимала, ей не удастся воцариться единолично, а политическая. К этому ее подтолкнуло и случившееся несчастье: в начале 1905 года на гастролях в Риге Андреева, беременная от Горького, упала в не вовремя открытый люк. Она не только потеряла ребенка, но и сама еле выжила. Все время рядом с нею был Савва. Горького, который пытался прорваться к ней, арестовали. Залог за Горького внес верный Савва…

Но и его терпение было небезгранично. Сначала он разругался с Горьким: тот направо и налево рассказывал, что Морозов будто бы охранял Горького и повсюду ходил за ним с браунингом в кармане, защищая писателя от черносотенцев и полиции. Морозов его просто возненавидел: «Экий омерзительный человек! Зачем он представляется босяком, когда все вокруг отлично знают, что его дед был богатым купцом второй гильдии и оставил семье большое наследство?» В конце концов разругался Морозов и с Марией Федоровной, а начавшиеся в 1905 году беспорядки – «первая русская революция» - окончательно добили прежде невозмутимого Савву.

Он наконец наяву увидел, к чему может привести деятельность финансируемых им большевиков, к тому же они, без всякой благодарности, в издаваемых на его же деньги газетах клеймили его кровопийцей и эксплуататором, подстрекая рабочих его мануфактуры (условия на которой, кстати, были гораздо лучше, чем на любой другой фабрике страны) к бунту.

Он впал в тоску, отказывался общаться с людьми… Вызванные к Морозову врачи диагностировали нервное расстройство и посоветовали уехать за границу. Зинаида Григорьевна сопровождала мужа – сначала Германия, потом французские Канны… Здесь, в «Царском» отеле, 13 мая 1905 года жена нашла Савву Морозова с простреленной головой.

Его смерть немедленно вызвала массу слухов, которые не утихают до сих пор. По мнению французской полиции, Савва Тимофеевич покончил с собой – об этом свидетельствует, в частности, найденная рядом с телом записка. Клан Морозовых настаивала на том, что Савва покончил с собой в припадке душевного расстройства: в семье уже были случаи и сумасшествия, и самоубийства. Только на этом основании Марии Федоровне Морозовой удалось добиться захоронения сына на семейном участке Рогожского кладбища – ведь самоубийц традиционно хоронили за кладбищенской оградой. А вдова промышленника после похорон все чаще говорила, что ее мужа убили…

Могила Саввы Морозова на Рогожском кладбище

Многие исследователи считают, что в смерти Морозова замешаны большевики. Незадолго до своего отъезда Морозов не только категорически отказался давать деньги партии, но даже пригрозил рассказать все, что знает – а знал он немало. К тому же обнаружилось, что Савва незадолго до ссоры застраховал свою жизнь на сто тысяч рублей, а страховой полис оставил Андреевой – выиграв в суде право распоряжаться полисом, Мария Федоровна большую часть этой суммы перевела на счета партии…

Так что Зинаида Григорьевна, утверждавшая, что сразу после рокового выстрела видела из окна, как от отеля убегал какой-то подозрительный мужчина, вполне возможно видела убийцу своего мужа – Леонида Красина, главу Боевой группы РСДРП. Но как было на самом деле, сейчас никто уже точно не установит…

…Отныне Андреева посвятила себя Горькому. В последний раз она вышла на сцену в октябре 1905 года в пьесе Горького «Дети солнца» - и на многие годы забыла о театре ради любимого мужчины, интересами которого она отныне жила.

Горький и Андреева позируют Репину, Финляндия, 1905 г.

В феврале 1906 года Андреева и Горький – по поручению партии – отправились в США собирать деньги на нужды революции. Знаменитого писателя и его, как Андреева представлялась, жену приветствовали восторженно: банкеты, интервью, аншлаги на выступлениях… Однако вскоре выяснилось, что брак этой пары незаконен.

Пуритански настроенные американцы почувствовали себя оскорбленными: Горького и Андрееву стали буквально травить – зеваки плевали им вслед, хозяева гостиниц выселяли их на улицу, приговаривая: «Здесь вам не Европа!» Горький в сердцах заявил журналистам: «Она моя жена. И никакой закон, когда-либо изобретенный человеком, не мог бы сделать ее более законной женой. Никогда еще не было более святого и нравственного союза между мужчиной и женщиной, чем наш».

Портрет М. Андреевой работы Репина, 1905 г.

Постепенно шумиха утихла. Горького и Андрееву приютили супруги Мартин – сначала русские гости поселились в их нью-йоркском доме на Стейтен-Айленде, а лето провели на даче Мартинов под Элизабеттауном, где в весьма буржуазной обстановке Горький начал писать свой «самый пролетарский» роман «Мать». Андреева писала сестре: «Алеша так много пишет, что я за ним едва поспеваю. Пишу дневник нашего заграничного пребывания, перевожу с французского одну книгу, немного шью, словом, всячески наполняю день, чтобы к вечеру устать и уснуть, и не видеть снов, потому что хороших снов я не вижу...»

Денег – первоочередная задача – удалось, правда, собрать всего 10 тысяч долларов, зато Горький и Андреева добились дискредитации царского правительства: в итоге США отказало России в предполагавшемся займе в полмиллиарда долларов. Путь на родину был закрыт.

Горький и Андреева поселились в Италии, на Капри. Их вилла стала прибежищем многих русских эмигрантов, и всех их Мария Федоровна принимала, кормила, устраивала… Для Горького она создала идеальные условия для работы и отдыха, вертелась как белка в колесе, лишь бы он мог творить свои бессмертные произведения. Горький все принимал как должное: свою благодарность он выразил, посвятив Андреевой сборник «Сказки об Италии» - не уточняя, что сказки эти собрала и перевела на русский Мария Федоровна. В 1912 году Горький основал на Капри музей и библиотеку по истории борьбы за политическое освобождение России – ими опять-таки занималась Андреева.

Ей становилось все тяжелее – усталость, тоска по родне, по детям… Сестре она писала: «Родная моя, если бы ты знала да видела, как я пишу вам. Как я плачу такими тяжелыми горькими слезами, когда пишу. Потому что мне мучительно, до крика хочется быть дома, с детьми, с тобой, со всеми вами! Я хочу быть с вами, хочу, хочу, хочу. Хочу! Итак, все... чуждо и нелепо мне, среди чего я живу...»

Отношения с Горьким уже не могли, как когда-то раньше, заменить ей и оставленную сцену, и покинутую семью: «Были периоды, и очень длительные, огромного счастья, близости, полного слияния, но эти периоды всегда были бурными и сменялись столь же бурными периодами непонимания, горечи и обид», - писала она в одном из писем. Да и сам Горький писал о тупой пиле, которой следует распиливать возлюбленную…

В феврале 1913 года, в связи с 300-летием дома Романовых, в России была объявлена политическая амнистия – и Мария Федоровна вернулась в Россию, оставив Горького на Капри: ему был необходим южный климат, а ей хотелось отдохнуть от своего «служения», встретиться с детьми, возможно, вернуться в театр. Будущее представлялось ей необыкновенно радужным, жизнь снова заиграла яркими красками.

В одном из интервью она сказала: «Жизнь так пленительно красива, так увлекательно интересна, а люди не видят и не хотят видеть этого». Однако все оказалось не так хорошо, как мечталось. Особенно не повезло с театром: Андреевой было запрещено проживание в Москве, и выступать пришлось в Киеве. Труппа там была совсем не того уровня, к какому привыкла Мария Федоровна в МХТ, и по окончании сезона Мария Федоровна бросила эту затею.

К тому же в 1914 году в Россию вернулся Горький. Они снова поселились вместе, и Андреева с новыми силами бросается в деловые вопросы: занимается издательскими делами Горького, выступает с концертами и лекциями, добывая средства для большевиков.

После революции 1917 года она была назначена «комиссаром театров и зрелищ союза коммун Северной области» - то есть Петрограда и окрестностей. Тут-то Мария Федоровна развернулась: она без устали организовывала фронтовые труппы и агитбригады, устраивала театрализованные представления, формировала революционные театры и выбивала для них средства и репертуар. Ее самое главное детище этого времени – Большой драматический театр, в создании которого Андреева принимала самое деятельное участие. На его сцене комиссар Андреева сыграла свои последние, великие роли – леди Макбет и Дездемону.

И в то же время Мария Федоровна принимала активное участие в деятельности экспертной комиссии по продаже за границу художественных ценностей – ради необходимой стране валюты эта комиссия распродавала по дешевке музейные фонды и оставленные бежавшими аристократами произведения искусства, которые в своем письме к Ленину Андреева небрежно обозначила французским выражением bric-a-brac — безделушки: «Сейчас у нас большие надежды, что добудем денег в хорошей валюте за наши bric-a-brac».

Активная деятельность наполняла жизнь Марии Федоровны смыслом, но Горький почувствовал себя брошенным – и вскоре завел себе новую пассию, Марию Игнатьевну Закревскую-Бенкендорф. Эта женщина, некрасивая, но невероятно, по-животному, обаятельная, потеряла мужа в революционных беспорядках и в поисках работы пришла к Чуковскому – который и порекомендовал ее Горькому. Мура, как называли Закревскую, стала сначала секретарем Горького, а затем и любовницей, полностью заменив в его доме полновластную когда-то Андрееву…

Мария Закревская-Бенкендорф

Мария Федоровна была задета. Ей было уже пятьдесят два года, она отдала Горькому половину своей жизни, а он как-то просто «забыл» о том, чем она была для него… Они расстались спокойно, и еще многие годы продолжали поддерживать дружеские отношения – стараясь никогда не упоминать о том, что связывало их долгие года. Лишь после смерти Горького Мария Федоровна печально призналась: «Я была не права, что покинула Алексея. Я поступила как женщина, а надо было поступить иначе: это все-таки был Горький…»

Расставшись с Горьким, Мария Федоровна получила новое назначение – она стала заведующей художественно-промышленным отделом Советского Союза в Германии, а затем и уполномоченным Наркомвнешторга по делам кинематографии за границей.

Ее врожденный аристократизм, превосходные манеры и знание языков весьма пригодились советской власти – деятельность Андреевой на новом посту была признана весьма успешной. Ее трудами, в частности, была создана база для советского кинопроизводства. Юрий Желябужский, сын Марии Федоровны, стал со временем знаменитым оператором и кинорежиссером.

Горький с Андреевой и ее сыном Юрием, 1905 г.

В Берлине вместе с нею работал бывший секретарь Горького Петр Петрович Крючков – в доме Горького его звали Пе-пе-крю. Уже вскоре они стали любовниками – хотя Крючков был моложе Андреевой на семнадцать лет. Возможно, таким образом Андреева хотела взять реванш перед Горьким…

Крючков был человек весьма противоречивый: по некоторым данным, он был не только связан с НКВД, но и принимал непосредственное участие в подготовке «безвременной кончины» сначала сына Горького Максима Пешкова, а затем и самого писателя.

Горький и Крючков

Вряд ли Мария Федоровна знала об этом. На похоронах Горького она шла рядом с Екатериной Павловной, убитая горем, согнутая несчастьем…
Вернувшись на родину, Мария Федоровна попыталась было вернуться на сцену, но под благовидным предлогом – возраст! – ей отказали.

Последним назначением Андреевой был полученный в 1931 году пост директора московского Дома ученых на Кропоткинской. Все нерастраченную энергию вложила она в это дело, превратив свой Дом в одно из интереснейших мест столицы. Здесь кипела жизнь – проводились встречи с интересными людьми, занимались театральные студии, работали кружки…

Рассказывают анекдот: официанты путались, как следует обращаться к посетителям в «ученом» ресторане: «господами» нельзя, «товарищи» слишком «по-пролетарски»… Мария Федоровна заметила: «Кто бы ни пришел в Дом, у вас должно быть одно обращение - "профессор", уж коли вы не можете говорить "господин"». Так и повелось…

Портрет М. Андреевой работы И. Бродского

По воспоминаниям знавших Марию Федоровну в то время, она до последних лет оставалась очень красивой, элегантной, невероятно энергичной женщиной, в которую все еще влюблялись мужчины всех возрастов.

Она скончалась 8 декабря 1953 года в возрасте 85 лет. У ее гроба произносились пламенные речи о том, какую выдающуюся роль сыграла Мария Федоровна в русской революции, с какими выдающимися людьми довелось ей работать – и никто не вспомнил о том, что главным ее талантом была красота, умение любить и быть любимой…

 

 

источник